Но крест на миг воссиял яростным светом, как будто внутринего шел подключенный в сеть проводок. Потом сияние померкло, только передглазами Марка остался синий отпечаток. Сквозь скрип половиц мальчик явственноразличил щелчок выключателя в спальне родителей и голос отца:

— Что это было, черт возьми?

13

Через пару минут дверь спальни Марка отворилась, но мальчикухватило времени привести все в надлежащий вид.

— Сынок? — тихо позвал Генри Питри. — Не спишь?

— Наверно, — сонно отозвался Марк.

— Приснился плохой сон?

— Кажется… не помню.

— Ты кричал во сне.

— Извини.

— Чего ж тут извиняться. — Генри помедлил и из более раннихвоспоминаний о сыне, маленьком мальчике в голубом стеганом костюмчике(мальчике, причинявшем гораздо больше беспокойства, зато более понятном),извлек слова: — Попить хочешь?

— Нет, пап, спасибо.

Генри Питри окинул взглядом комнату, не в состоянии понятьбросающего в дрожь ощущения угрозы, с которым проснулся и которое еще не прошло— ощущения, что на волосок от них прошла беда. Нет, все было нормально. Окнозакрыто. Все на местах.

— Марк, что-нибудь не так?

— Нет, пап.

— Ну… Тогда спокойной ночи.

Дверь закрылась. Отцовские ноги в тапочках спустились полестнице. Марк позволил себе обмякнуть от облегчения и запоздалой реакции. Увзрослого тут могла бы случиться истерика, у ребенка чуть старше или моложе —тоже. Но Марк чувствовал, как почти незаметно, постепенно, ужас выскальзываетиз него, и вспомнил: так в прохладный день обсыхаешь на ветру после купания.Когда ужас ушел, на его место заступила дремота.

Прежде, чем полностью отключиться, Марк обнаружил, что не впервый раз думает о странности взрослых. Чтобы прогнать свои страхи и уснуть,они принимают слабительные, спиртное или снотворные, но у них такие ручные,домашние страхи: работа, деньги, что подумает учительница, если я куплю Дженниодежку получше, любит ли меня еще моя жена, кто мои друзья. Как они бледнеютрядом с теми страхами, какие щека к щеке лежат с каждым ребенком в его темнойпостели! Сознаться в них, надеясь, что тебя полностью поймут, можно толькодругим детям. Для ребенка, которому каждую ночь приходится иметь дело с некимсуществом, живущим под кроватью или в погребе, с существом, выделывающимантраша за самой гранью видимого и плотоядно глядящим на малыша, нет нигрупповой терапии, ни социальной или психологической помощи. Ночь за ночьюповторяется один и тот же поединок, а единственное лекарство — итоговоеокостенение образного мышления, которое называется «стать взрослым».

Вот такие мысли проносились у Марка в голове коротенькими,несложными стенограммами. Мэтт Бэрк накануне ночью столкнулся один на один стаким же созданием тьмы — и его свалил сердечный приступ, вызванный испугом.Этой ночью Марк Питри оказался лицом к лицу еще с одной тварью — и десять минутспустя лежал в объятиях сна, все еще некрепко сжимая в руке пластиковый крест,словно младенец погремушку. Вот чем мальчик отличается от мужчины.

1

Было воскресное утро — яркое, омытое солнцем воскресноеутро, десять минут одиннадцатого. Бен уже начинал серьезно тревожиться заСьюзан, и тут зазвонил стоявший у кровати телефон. Он схватил трубку.

— Где ты?

— Расслабься. Я наверху, с Мэттом Бэрком. Который требует,чтобы ты, как только будешь в состоянии, порадовал его своим обществом.

— Почему же ты не зашла…

— Я заглянула к тебе чуть раньше. Ты спал, как ягненок.

— Тут на ночь дают всякую дрянь, чтоб отключить больных испокойненько красть всякие разные органы для таинственныхпациентов-биллионеров, — сказал Бен. — Как Мэтт?

— Поднимайся, сам увидишь, — ответила Сьюзан и, не успелаона повесить трубку, как он уже влезал в халат.

2

Мэтт выглядел много лучше — можно сказать, он сновапомолодел. Возле койки сидела Сьюзан в ярко-синем платье. Когда Бен вошел, Мэттподнял руку в знак приветствия.

— Тащи сюда вон ту руину.

Бен пододвинул к кровати один из ужасающе неудобныхбольничных стульев и уселся.

— Как самочувствие?

— Гораздо лучше. Слабость, но лучше. Вчера вечером у менябрали кровь из вены, а утром дали на завтрак яйцо-пашот. Обхохочешься.Репетиция комедии «ты снова дома, старина».

Бен легонько чмокнул Сьюзан и заметил, что лицо у девушкинапряженно-спокойное, словно внутри — связующий каркас из тонкой проволоки.

— После того, как ты вчера вечером мне позвонила, произошлочто-то новое?

— Я ничего не слыхала. Но я ушла из дому около семи, а Уделпо воскресеньям просыпается немножко позже.

Бен перевел взгляд на Мэтта.

— Вы готовы обговорить положение дел?

— Думаю, да, — сказал Мэтт, немного подвинувшись. Надетыйему на шею Беном золотой крест ярко блеснул. — Кстати, за это спасибо. Здоровоуспокаивает, хоть я и купил его на еженедельной распродаже у Вулворта, в отделенераспроданных остатков.

— А ваше состояние?..

— «Стабилизировалось» — таким неискренним терминомвоспользовался доктор Коди, когда осматривал меня вчера после обеда. Судя покардиограмме, которую он забрал с собой, это был просто-напросто легкийсердечный приступ без образования тромба.

Мэтт откашлялся.

— Ради самого Коди надеюсь, что так и есть. Поскольку делобыло через неделю после того, как он меня обследовал, я мог бы содрать с негочерез суд семь шкур за нарушенное обещание. — Он замолчал и спокойно взглянулна Бена. — Он сказал, ему попадались такие случаи как результат сильногопотрясения. Я помалкивал. Правильно?

— Абсолютно правильно. Но события развивались. Мы со Сьюзансобираемся сегодня повидаться с Коди и все ему рассказать. Если он тут же неподпишет мне бумаги на выписку, отправим его к вам.

— И уши у него завянут, — зловеще пообещал Мэтт. — Сопливыйсукин сын не позволяет мне курить трубку.

— Сьюзан рассказала вам, что творилось в Иерусалимовом Уделес вечера пятницы?

— Нет. Она сказала, что хочет подождать вас.

— Пока она не начала, вы не расскажете мне, что именнослучилось у вас дома?